| Меню сайта |
|
|
 |
|
Реклама |
|
|
|
| Наш опрос |
|
|
|
Тихий дон (часть 5)
26
Последующие дни Бунчук жил как в бреду. “Со дня смерти Анны чувства в нем временно атрофировались”. Он ел, когда его кормили, ложился спать, когда говорили, что пора спать. В этом состоянии пробыл Бунчук четыре дня. На пятый день его встретил Кривошлыков, ничего не знавший о случившемся, и пригласил в экспедицию по северным округам. Бунчук согласился.
Для Донского советского правительства настали тяжелые времена. Они были почти в полной изоляции на небольшой территории: с севера наступали немцы, южные станицы захвачены контрреволюционным мятежом.
Подтелков решил отправиться в северные округа, чтобы набрать три-четыре полка фронтовиков и кинуть их на немцев и контрреволюционеров.
Пять дней отряд ехал по железной дороге в направлении Миллерово; потом решили бросить все лишнее и двинуться походным маршем.
Бунчук ехал в одном из вагонов, лежал, с головой укрывшись шинелью. Постоянно во сне и наяву ему виделась Анна. От этого страдания его удесятерялись.
27
Выгрузившись из вагонов, несколько дней экспедиция шла в глубь Донского округа. Украинские станицы встречали их радушно, кормили, но лошадей давать не хотели. Однако по мере продвижения на север настроение населения менялось. Тут даже продукты не хотели продавать.
Подтелков не собирался углубляться слишком далеко. Ему нужно было набрать людей в полки со своей справой. Жалованье решили дать по сотне рублей. Но по хуторам уже пустили слух, что Подтелков идет с калмыками и режет всех православных.
Подтелков хотел повернуть назад, казаки его отряда требовали ухода из станиц, где их могли порубать, не желали гибнуть напрасно. Уже весь Дон полнился слухами об экспедиции Подтелкова.
Экспедиция повернула обратно, по пятам сопровождаемая разъездами казаков. Нападения ждали каждую минуту.
28
К ночи подошли к хутору Калашников. Казаки разбрелись по хатам на ночлег, никто не хотел идти в дозор. К утру хутор плотно окружили казачьи отряды. Они предъявили ультиматум, чтобы отряд Подтелкова сдался, иначе их уничтожат. Подтелков вначале возмутился, а потом был вынужден подчиниться силе. Бунчук заспорил, хотел сражаться, но казаки отряда отказались воевать против своих же братьев-казаков. “Святая пасха—а мы будем кровь лить?” Кто не хотел разоружаться, у тех отняли оружие силой. Разоруженных красноармейцев построили и погнали из хутора, а потом стали избивать. После того, как пленные напомнили о данном им слове, казаки погнали их на хутор Пономарев и заперли в сарае. Пока пленные ожидали решения своей участи, здесь же по соседству заседал военно-полевой суд, приговоривший “предателей” к смерти. Главарей — повесить, а остальных решено было расстрелять. Секретарь написал постановление суда и список осужденных из семидесяти пяти фамилий плюс трое безымянных, отказавшихся назваться.
29
Сидя в сарае, пленные понимали, что их ждет на рассвете. “Разные низались в ту ночь разговоры, бессвязные и обрывчатые”. Бунчук готовился к смерти, как к невеселому отдыху после трудного пути. К утру многие забылись сном.
30
Утром на хутор Пономарев прибыли татарцы под руководством Петра Мелехова. Узнав, что подтелковцев хотят казнить, Григорий опешил. Он вначале не поверил своим ушам.
Узнав о казни, назначенной на шесть утра, население хутора Пономарев шло посмотреть, как на редкое “веселое зрелище” — шли наряженные, многие с детьми.
Спиридонов спросил Петра Мелехова, есть ли среди казаков охотники казнить подтелковцев. Петр ответил, что нет и не будет. Но он ошибся. Митька Коршунов изъявил желание участвовать в расстреле. Подтелков и Кривошлыков попросили казнить их последними, чтобы они могли видеть, как будут гибнуть бойцы их отряда. Им разрешили. В первой очереди казнимых один казак кричал и плакал: он прошел германскую войну, у него четыре креста, дети... Валялся в ногах у палачей, но его не помиловали. Началась казнь. Вдруг из толпы зрителей выскочила казачка с- ребенком на руках и кинулась к хутору. После второго залпа из толпы кинулись остальные бабы с ребятишками. Григорий пошел к хутору и лицом к лицу столкнулся с Подтелковым, начавшим стыдить Мелехова, но тот напомнил бой под Глубокой, когда по приказу Подтелкова расстреляли и зарубили более сорока офицеров. Он еще многое хотел сказать, но его оттащил Хрис-тоня. Перед смертью Подтелков кричал, что казаков обманули, Советская власть восторжествует. Казаки сказали, чтобы Подтелков им не грозил; он отвечал, что не грозит, а указывает дорогу. Его вешали дважды: его ноги доставали до земли. Пришлось подрывать лопатой землю.
31
Мишка Кошевой и Валет только на вторую ночь вышли из Каргинс-кой. Но в степи их поймали. Валета убили (он был мужицкого происхождения), а казака Кошевого оставили в живых, назвав его заблуждающимся. Лечили его розгами. Мишке было стыдно, что вся станица видела его позор. Через два дня его отправили на фронт, Валета закопали, а вскоре в головах какой-то старик с ближнего хутора поставил часовню.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ЧАСТЬ VI
“В апреле 1918 года на Дону завершился великий раздел: казаки-фронтовики северных округов пошли с отступающими частями красноармейцев; казаки низовых округов гнали их и теснили к границам области...” К концу апреля Дон на две трети был оставлен красными, тут созывался Круг. От хутора Татарского поехали делегатами Богатырев и Пантелей Прокофь-евич. Им наказали тщательнее выбирать атамана.
По пути Мирон Григорьевич встретил немцев, собиравшихся реквизировать его лошадей, но он отбился и потом двадцать верст скакал во весь опор до слободы Ореховой, где до вечера укрылся у знакомого хохла, обещая пригнать за это десяток овец. Овец, конечно, не пригнал. А привез как-то меры две груш, сильно побившихся за дорогу. В то время как Мирон Григорьевич “воевал” с немцами за своих лошадей, Пантелей Прокофьевич получил у немецкого коменданта разрешение на проезд. Немец сказал: “Поезжайте, но помните, что нам нужна разумная власть”. В Новочеркасске его поразило количество молодых офицеров. Мелехова смущало обилие кандидатов на должность верховного атамана. Главным был Краснов, затем Богаевский. Третьего мая сто восьмью голосами против тридцати и при десяти воздержавшихся войсковым атаманом был избран генерал-майор Краснов. Он выставил условие — снабдить его неограниченной полнотой атаманской власти. Пантелей Прокофьевич уезжал из Новочеркасска ободренный, власть в надежных руках, скоро установится порядок. Но из окна вагона он увидел, как бодро и уверенно шагают немцы по донской земле, “и понурил голову”.
С Дона через Украину немцы гнали составы с продовольствием. К лету почти весь Дон очистили от красноармейцев.
Татарцы под руководством Петра Мелехова четверо суток гнались за красными. Противника они не видели и к “смерти не торопились”, делали не больше десяти верст в день. Отряд насчитывал около сотни человек, одним из взводов командовал Григорий Мелехов. Но на марше получен приказ возвращаться для переформирования.
Петр перед отъездом беседует с Григорием, не понимает его, хотя они братья. Петр боится, что Григорий переметнется к красным. Григорий интересуется, нашел ли Петр свой путь? Тот твердо ответил: “попал в свою борозду... Я шататься, как ты, не буду”. Петр боится за Григория, окажутся они по разные стороны баррикад. На следующий день Петр с одногодками ушел в Вешенскую, а Григорий “двинул молодняк” на Арженовскую.
* * *
Этапным порядком гнали Михаила Кошевого на фронт, а до этого он был отарщиком: мать упросила стариков заступиться за ее непутевого кормильца. Мишке дали два косяка: в сорок маток и второй — вдвое меньше.
Неделю отдыхал Мишка, целые дни проводя в седле или отлеживаясь в траве. Жизнь вдали от людей вначале нравилась, но потом он испугался, что где-то без него люди решают свою и чужую судьбу, а “я кобылок пасу”.
15 мая в станице Манычской встретился Краснов с генералами Деникиным и Алексеевым. “Встреча дышала холодком”. Деникин возмущался, что Краснов выступил совместно с немцами. Он называл это изменой России. Во имя своих целей Краснов согласен опереться на бывших врагов. Он делал упор на пятимиллионный народ Дона, не нуждающийся ни в чьей опеке, тем более Добровольческой армии. Ни о каком объединении казаков с Добровольческой армией не договорились. Слишком высоко каждый мнил о себе и не хотел подчиняться даже во имя “великой цели — спасения России”. “А события грохотали изо дня в день. В Сибири — чехословацкий мятеж, на Украине — Махно... Кавказ, Мурманск, Архангельск. Вся Россия стянута обручами войны... Вся Россия — в муках великого передела...”
Во время отступления корниловцев от Ростова к Кубани Листницкий был дважды ранен, но незначительно. Он решил отдохнуть у приятеля в Новочеркасске, а не трястись домой. Живя у сослуживца Горчакова, Евгений почти влюбился в его жену, хотя Ольга Николаевна не подавала никаких надежд. Вскоре, по возвращении на фронт, Горчакова смертельно ранило, и он просил Листницкого не оставлять “Лелю”.
В следующем бою Листницкий тоже получил ранения в руку и бедро. Руку пришлось ампутировать. В Новочеркасске его навещала Ольга Николаевна, носившая траур по мужу. После госпиталя Листницкий женился на ней и решил ехать в имение к отцу.
По приезде в имение Ольга Николаевна сразу обратила внимание на Аксинью: “Какая порочная красота”.
Отец предложил Евгению разобраться с Аксиньей — дать ей денег и отправить на хутор. Евгений сказал Аксинье. Она попросилась доработать месяц. Он согласился.
6
За два месяца Мишка Кошевой привык к работе отарщика. За добросовестное отношение к делу “простили” Мишке его желание служить красным и откомандировали в станицу. По пути домой Мишка встретился со Степаном Астаховым, считавшимся на хуторе Татарском погибшим. Но Степан был только ранен. Брошенный товарищами на поле битвы, он попал в плен к немцам. Его вылечили и отправили на работу в Германию. Он там привык, даже хотел принять подданство и остаться, но потом вдруг потянуло домой. Мишка рассказал Степану о доме, Мелеховых, Аксинье.
Казаки, изгнав красных из своих земель, не хотели идти дальше. У них не хватало боеприпасов, началась уборка пшеницы. Хутор Татарский тоже испытывал недостаток рабочих рук, бабы и старики не могли заменить ушедших казаков...
Вернувшись на хутор, Степан поселился у Аникушкиной жены. Собирался восстанавливать хату, посылал в Ягодное к Аксинье узнать, не вернется ли домой, забыв обиды. Она отказалась, испугавшись “воскресения” Степана. На следующий день он сам приехал к Аксинье и униженно просил ее вернуться, она опять отказалась. А через сутки получила в Ягодном расчет и появилась у ворот Степана. Он радостно улыбался, узнав о ее возвращении.
8
Сотня под командованием Григория Мелехова гнала красных за пределы Дона, те ожесточенно сопротивлялись, в их рядах не было паники, было много офицеров, перешедших на их сторону. Это известие очень удивило Григория. 9
Казаки воевали охотно, захватывая добычу, а потом переправляя ее по домам. “Грабеж на войне всегда был для казаков важнейшей движущей силой”. Григорий ничего не брал, кроме корма коню и еды для себя. Он относился к грабителям с отвращением, особенно если сослуживцы граби- ли своих же казаков. Его казаки если и брали, то таясь от командира. Так же Григорий запрещал раздевать и уничтожать пленных. Чрезмерная мягкость Мелехова вызывала недовольство начальства, его вызвали для объяснений в штаб дивизии, обвинили в том, что он готовит себе почву для перехода к красным, приказали сдать командование сотней, дали взвод.
Неожиданно Григория навестил отец. Пантелей Прокофьевич сказал, что недавно он ездил к Петру. Тот снабдил отца одеждой, мешком сахара, конем. Григорий понял, отец ждет и от него добычи. Он взорвался, начал кричать, что за мародерство в армии расстреливали, сказал, что бил казаков за грабеж и отцу не позволит “грабить жителев”. Пантелей Прокофьевич понял, за что сына погнали из сотников. Он рассказал Григорию о вернувшемся Степане Астахове, забравшем к себе Аксинью и теперь обустраивающем свой курень.
Узнав о доме, Григорий разрешил отцу взять в обозе винтовку. Но Пантелей Прокофьевич, дождавшись отъезда сына, пошел в обоз и набрал там всякого добра, кое-что прихватил у хозяйки, где стояли казаки, и, нагрузив две брички, отправился домой под громкие причитания ограбленной бабенки.
10
Григорий устал от бесконечных боев и недосыпа. Он мечтал о тяжелом крестьянском труде, как о счастье. Казаки не хотели воевать. Они говорили, что разберутся красные с чехами, а потом и им дадут так, что “одна жижа останется. Это ведь Расея!”. Все понимали правоту этих слов. Под Григорием убило трех коней, в пяти местах была продырявлена шинель, а сам же он оставался невредим. Митька Коршунов говорил Мелехову: “кто-то крепко за тебя молится”.
Казаки повсеместно стали отступать, когда против них выступили рабочие полки или матросы. Казачий офицер горько рассмеялся: “Хотели с босыми казаками штурмовать Россию! Ну и не идиоты ли?” Как ни ожидал худшего Григорий, но “развязка все же поразила его”. Отступление казаков уже нельзя было остановить. “И ночью, исполненный радостной решимостью, он самовольно покинул полк”.
11
Осенью на Дон прибыли представители Англии и Франции, чтобы изучить условия борьбы с большевизмом. А через неделю начался развал фронта. Казаки пропускали на Дон красных. А союзническую миссию убеждали: казаки упорно сопротивляются. Союзники обещали прислать из Салоник на помощь первый отряд солдат, потом пришло сообщение, что солдат не пришлют, а лишь “материальную помощь”.
12
Неслыханная враждебность между офицерами и казаками к осени 1918 года достигла своего апогея. Петро Мелехов старался забыть сам и убедить подчиненных: он такой же, как они, а не офицер, не обижал своих, дозволял грабить. Лишь бы не тронули его. А затем уехал домой.
13
Дон как бы замер в ожидании грядущего. Казаки самовольно возвращались домой.
Вернувшись домой, Петр рассказал о развале фронта. Он не собирается оставаться дома ждать, когда “краснопузые” ему кочан срубят, офицеров они не жалуют. Дарья с Натальей тоже не захотели оставаться, если мужчины уйдут. Но Пантелей Прокофьевич и Ильинична вернули их к действительности — “идти некуда, хозяйство не бросишь. Только в полночь пришли к общему решению: казакам идти в отступ, а бабам оставаться караулить дом и хозяйство”; шел упорный слух: красные “режут людей”. Но в последний момент женщины расплакались, что их бросают на погибель, и мужчины мелеховского куреня остались дома.
14
Краснов сам приехал на Северный Дон, чтобы поддержать дух казаков. Но его миссия не принесла ожидаемых результатов.
15
Через хутор Татарский отступала батарея. Вахмистр попросил помочь. Его вера и преданность делу поразили и пристыдили казаков.
16
В хутор Татарский вошли красные, к Мелеховым на постой пришло пятеро.
Вначале солдаты вели себя вызывающе. Потом Григорий поставил их на место, сказав, что они хутор не с боем брали, вошли спокойно, а “безоружного убить и обидеть нехитро”.
К Мелеховым на постой набился полный курень. Красноармейца, с которым повздорил Григорий, среди ночи увел комиссар, пообещав судить “за недостойное красноармейца поведение”.
Наутро они, расплачиваясь за постой, извинялись за причиненный ущерб.
17
Через хутор шли все новые и новые красноармейские полки. Пантелей Прокофьевич повредил коням ноги, их не забрали, а у Христони и других казаков забрали коней.
Вечером Григорий узнал, что его, как офицера, хотят расстрелять, и ушел за Дон, а когда фронт отошел, вернулся.
18
На хутор Татарский вернулся Мишка Кошевой, Иван Алексеевич, Да-выдка-вальцовщик. Они уполномочены установить правление и приказали сдать огнестрельное оружие и шашки. На все возмущения казаков Мишка Кошевой отвечал, что в крае действует военное положение, и его законы не обсуждаются, а выполняются.
19
Мелеховы сдали оружие, принесенное с германской. Но у них еще оставались винтовки и пулемет, припасенный Пантелеем Прокофьевичем. Это братья припрятали на всякий случай.
Узнав о расстрелах по приговорам трибунала, Петр поехал по старой памяти к Фомину заручиться поддержкой.
Фомин обещал Петру защиту.
По хутору ходили смутные слухи о расстрелах, о развале фронта за Донцом.
Пантелей Прокофьевич видел повсеместный развал не только хозяйства, но и жизни. К вечеру его свалил тиф.
20
Однажды, придя к Кошевому, Григорий заспорил о Советской власти, ничего не давшей казакам, кроме разорения. Мишка возражал, Григорий отвечал аргументированно. Он утверждал: только год Советской власти, а ни о каком равенстве не идет речь, что же будет дальше, “когда они укоренятся”? Мелехов уверял: если пан плох, “то из хама пан во сто раз хуже”. Иван Алексеевич за такие слова назвал Григория “контрой”. Мелехов обиделся. Он пришел, чтобы ему помогли разобраться, а в ответ услышал лишь брань. На прощание Иван Алексеевич сказал Григорию держать при себе такие мысли, а то и язык ему укоротят. Мишка позже признался Ивану Алексеевичу, что Гришка был его другом детства, но за нынешние речи он очень сердит на Мелехова. Здесь и дружба не поможет.
21
Отправляясь с быками отвозить патроны, Григорий думал, что “одной правды не бывает... кто кого одолеет, тот того и сожрет...”.
22
В хуторе вокруг ревкома сгруппировалось несколько человек, остальные казаки держались в стороне. Пришла бумага об уплате “контрибуций” на сорок тысяч рублей, а собрали немногим более восемнадцати тысяч. С хутора увезли семерых арестованных.
Неожиданно появился Штокман. Ревкомовцы были рады такому подкреплению. Вечером из Вешенской вернулся Олыпанов и сообщил: всех семерых расстреляли. Иван Алексеевич был оглушен таким сообщением. Он никак не представлял, что за двадцать две тысячи рублей недоимок людей могут расстрелять, пошел к Штокману, но тот вовсе не удивился, что врагов расстреляли. Иван Алексеевич уверял — жестокость Советской власти отпугнет казаков, но Штокман возражал, что многое будет зависеть от их агитации. Надо все правильно объяснять казакам, тогда они пойдут за новой властью. А костяк контрреволюции надо уничтожить, чтобы не было восстания. Штокман говорил, что на фронтах гибнут лучшие люди, их надо жалеть, а не врагов.
23
К Мелеховым пришла Лукинична и сообщила о казни свата. Она просила Петра съездить за телом Мирона Григорьевича в Вешенскую, тот отказывался, а потом согласился.
Петро отрыл Мирона Григорьевича и привез к сватам.
24
По весне в Татарском среди бедноты делили имущество бежавших к белым купцов. Руководили распределением Иван Алексеевич и Штокман.
На майдан собралось очень много казаков, они просили объяснить цели большевиков и их планы о казаках.
Алексей Шамиль высказал общее мнение многих, что односельчан, кроме Коршунова, казнили зря: никакие они не враги Советской власти, а темные люди, сболтнувшие что по дурости. И создалось у казаков мнение, что хочет их власть “изничтожить” вовсе. Казаки не согласились, что в списке односельчан Штокман перечислил врагов, в том числе Мелеховых. Чужого имущества тоже никто не взял, боясь возвращения хозяев.
25
Мишку раздирали противоречивые чувства: он жалел и ненавидел Григория Мелехова. Узнав, что тот вернулся из извоза, Мишка сообщил в ревкоме. Кошевого с двумя милиционерами отправили арестовывать Григория. Петра решили не трогать, за него горой стоял Фомин. Но через полчаса Мишка вернулся ни с чем, Григория нет дома, уехал в другой хутор к тетке. Штокман послал Мишку вслед Григорию, но Мелехова так и не нашли.
26
Григорий вернулся через две недели, а за два дня до этого увезли Пан-телея Прокофьевича. Петр посоветовал брату уезжать, ему тоже грозил арест. Григорий укрылся у дальнего родственника на хуторе Рыбном.
27
Мишка Кошевой повез в Вешенскую реквизированное оружие и хотел узнать о собрании. На Вешенскую напали казаки, начался переворот; Мишка в панике бежал, с ужасом думая, что будет, если и в Татарском такая же заваруха. Так и оказалось. Антип Врехович чуть не убил Мишку вилами за расстрел отца. Очнувшись только к ночи, Мишка случайно забрел к Астахову и попросил у него пристанища. На следующую ночь Мишка добрел до дома, но мать просила его бежать: казаки уже искали его, жалея, что не убили сразу. Со слов матери Мишка узнал, что восстали все хутора Дона, ревкомовцы ускакали. В ночь и он уехал на Усть-Медведское направление.
28
Григорий скрывался до восстания казаков. Потом поскакал домой, решив бороться с врагами казачества до последнего вздоха. На мгновение он подумал: “Богатые с бедными, а не казаки с Русью...” Но потом отмахнулся от этой мысли.
29
К рассвету Кошевой едва добрался до своих. Штокман обрадовался, не чаял встретить Мишку живым.
30
В Татарском уже сформировались две сотни казаков от шестнадцати до семидесяти лет. Отказывающихся записывали силой, под страхом расстрела. Не было единой организации, хутора действовали разрозненно.
На подавление восстания двинули “карательный отряд в триста штыков при семи орудиях и двенадцати пулеметах под командой Лихачева”.
Разведка Григория Мелехова взяла Лихачева в плен, из Вешек его погнали в Казанскую, но по дороге его изрубили конвойные.
31-32
Восстание широко охватило Дон, но у казаков не было оружия и боеприпасов. Против восставших же шли хорошо вооруженные части с артиллерией. 33
Обойдя красных с тыла, полусотня Григория Мелехова взяла четыре подводы с патронами и двух верховых лошадей. Красные, сделав десятиверстный обход, зашли в тыл казакам и начали рубить коноводов, все смешалось. Казаки попрыгали в яр, откуда Мишка Кошевой приказал вылезать, иначе обещал побить всех. Казаки полезли из яра. Вылезшего Петра Мишка Кошевой лично застрелил, остальных казаков порубали. Все они, одиннадцать, остались лежать на снегу.
34
Сидя у Христони, Григорий вспоминал, как весело они с братом проводили время в степи. Петр был добрым и смешливым, всегда умел утешить. Григорий тяжело переживал его смерть.
35
Приказом командующего объединенными повстанческими отрядами Верхнего Дона Григорий Мелехов был назначен командиром Вешенского полка. Десяти сотням предстояло разгромить отряд Лихачева и выгнать его за пределы округа. По дороге казаки захватывали брошенные боеприпасы и орудия, но в бой красные не вступали. Взятых в плен казаки рубили тут же, мстя за своих родных и товарищей.
36
От Каргинской Мелехов повел уже 3,5 тысячи сабель. Еще три дня полкам Мелехова сопутствовала удача, а потом красные, собрав силу, значительно потрепали казаков. Вначале Григорий приказывал убивать пленных, но к “красным” казакам у него шевельнулась жалость, и он велел отпустить врагов, испытав при этом радость. Вдруг стал ощущать неправоту своего дела. Казаки смело сражались, но только у своих куреней, а дальше идти не хотели. Решили фронт держать рядом, идти дальше было некуда.
37-38
Казаки воюют с красными на данном этапе довольно успешно, но у них не хватает боеприпасов, и они льют самодельные пули, которые страшно свистят и поражают лишь на близком расстоянии. Восстание замкнулось в границах Верхне-Донского округа.
Чем дальше, тем яснее Григорий понимает обреченность восставших, их неминуемое поражение. “Спутали нас ученые люди... Господа спутали! Стреножили жизню и нашими руками вершат свои дела”, — думал Мелехов об офицерах, встреченных среди восставших и в штабе повстанцев.
39
После бегства из восставшего Татарского ревкомовцы: Штокман, Иван Алексеевич и Кошевой пристали к 4-му Заамурскому полку, хорошо укомплектованному и боеспособному.
40-41
Каргинская — опорный пункт повстанцев. Учитывая ее стратегическое значение, Мелехов решил ни в коем случае ее не сдавать. Под станицей казаки наголову разбили красных, убив сто сорок семь красноармейцев, у казаков — четверо убитых и ранено пятнадцать человек.
Казаки страшно пьянствовали. Григорий тоже пил, но всегда оставался 1на ногах. Пользуясь недельным затишьем, станичники пели и веселились, ютдыхая от войны.
|
|
|
|
